– Думаю, что уже пора, – произнес Бату и кивнул кому-то сзади.
Святозар машинально оглянулся и удивился. Рядом с ханом гарцевал на своем коне темник Бурунчи. Тот самый Бурунчи, который должен был вместе с остальными ханскими воинами идти в обход для нанесения удара с тыла.
«Наверное, Бату все-таки его оставил и послал кого-то другого», – предположил Святозар.
А больше он ничего додумать не успел, потому что в тот же момент кто-то ударил его по голове чем-то тяжелым, и дальнейшее князь увидеть уже не смог. Может, это было даже и хорошо, потому что дальше началось такое, что Святозару не приснилось бы даже в самых жутких ночных кошмарах.
Первым делом это коснулось той сотни, которая была рядом со своим князем. Не прошло и двух-трех минут, как вся она была вырезана. Одновременно с этим в воздух полетели горящие стрелы, черным дымом возвещающие, что пора бить в спину. Вот только это была спина русских ратников, а не монгольских воинов.
Шеститысячный отряд, посланный в обход, ночью на привале полностью вырезал башкир, что ему обошлось всего в сотню погибших, и скрытно повернул обратно. Утром накануне битвы они некоторое время выжидали в низинке, находясь в трех верстах от холма, с которого наблюдали за сражением Бату и Святозар, затем, получив тайный сигнал, стали неторопливо выдвигаться поближе, соединяясь с тысячами, остававшимися при хане.
Бурунчи, появившись подле, одним своим присутствием дал Бату понять, что все готово. Для того чтобы вырезать сотню Святозара, не ожидавшую нападения, хватило пятисот его воинов. Все прочие тут же метнулись дальше, нанося страшный удар по последним рядам пешего строя. Он был неотразимым не только из-за своей неожиданности. Даже если бы атака была в лоб, новобранцы все равно не сумели бы ее отбить. Просто в этом случае разгром задержался бы на какое-то время, хотя навряд ли – долгое.
Но черный дым сигнальных стрел предназначался в первую очередь даже не засадным тысячам, которые сейчас летели в атаку, и не туменам Орду и Шейбани, чтобы они усилили свой натиск, сколько тем, кто, стоя на крепостных стенах Оренбурга, напряженно вглядывался в степь сквозь щели узких бойниц, ожидая этого сигнала. Стояли вперемешку – тут русич и рядом трое монголов, там двое литвин и рядом с ними пятеро степняков, и так далее.
Черный дым сигнальных стрел означал: «Хватит улыбаться. Пришло время оскалиться».
Редко-редко можно было увидеть саблю, извлеченную из ножен. Хватало и ножей, которыми кочевники деловито, будто перехватывая горло очередного барана, предназначенного для праздничного пиршества, резали защитников крепости, казавшейся могучей и неприступной всего час назад.
Ожесточенное сопротивление русичи смогли оказать лишь в двух местах, но оно только продлило их агонию. Короткий зимний день еще не закончился, и сумерки даже не наступили, когда над Оренбургом взлетели три ответных сигнальных стрелы, возвещая, что теперь он стал монгольским бастионом.
Однако когда Бату доложили об этом, он лишь нетерпеливо отмахнулся, восхищенно наблюдая за тем, как отчаянно и умело дерутся остатки русских полков, заключенных в смертоносное кольцо. Они так и не выпустили из рук оружия и не склонили головы перед победителем в робкой трусливой надежде на пощаду.
– Смотри, Бурунчи, – указал он на поле боя. – Они огрызаются с яростью бешеных волков. Одолели бы мы этих людей, если бы не смогли ударить им в спину?
– Твои воины непобедимы, великий хан, – уклончиво заметил темник.
– Это не ответ, – Бату окинул Бурунчи холодным взглядом. – Что ты думаешь об урусах?
– Я бы покривил душой, великий хан, если бы умалил их храбрость, – тихо ответил тот. – Но если их ярость подобна бешеным волкам, то ты – могучий тигр. Волк может покусать тигра, но не победить его. – Он покачал головой и добавил: – Жалею только об одном. Было бы гораздо лучше, если бы тебе удалось присоединить уруситов к своим туменам.
Бату на мгновение задумался, но затем резко мотнул головой:
– Нет. Им слишком долго внушали мысль о том, что мы – враги. Не думаю, что они согласятся. Получится только хуже. Пока я буду предлагать русичам перейти ко мне, они сумеют сомкнуться еще плотнее, и тогда я потеряю намного больше своих воинов. Посмотри, как они дерутся, и ты поймешь, что я прав.
Бурунчи в ответ только вздохнул, безмолвно соглашаясь с ханом.
И побита воев русских безбожные Монголы, и лежаша они на земле пустой, на траве ковыле, снегом и льдом померзоша, и от зверей телеса их снедаемы, и от множества птиц растерзаемы. Все бо лежаша купно, умроша, единую чашу испиша смертную.
Когда именно предал Святозар? Скорее всего, это произошло после того, как он узнал о том, что вовсе лишен наследства. Ранее такого на Руси практически не случалось – все делилось по старшинству, но и младшим сыновьям доставались уделы, хотя и меньшие по размеру.
Очевидно, Святозар, исходя из своего происхождения, с детства считал себя обиженным и, затаив недоброе, принялся искать союзников. Они тут же нашлись в лице монгольских ханов, с которыми князь сговаривался чуть ли не в открытую.
По всей видимости, Бату еще колебался – к чьей стороне примкнуть, о чем свидетельствует и мирный договор с царем Константином, заключенный им за год до начала боевых действий.
Однако ожидать от государя Руси каких-либо материальных уступок было глупо, и хан переметнулся к его сыну, который, надо думать, на посулы не скупился.
Неизвестно, предложил ли Святозар перейти на его сторону воеводам двадцатитысячного войска, присланного отцом. Скорее всего, да, но те, храня верность престолу, отказались это сделать, после чего и произошло так называемое Оренбургское побоище.