Сокол против кречета - Страница 52

Он уже хотел было это сделать, но потом передумал.

«Кто не знает, чем живут и о чем думают его враги, подобен слепцу, одиноко бредущему по степи. Отрубить ему голову я всегда успею, но вначале пусть он расскажет мне о своем повелителе и его замыслах, которых я пока не знаю. Слишком уж уверенно он себя держит. Значит, на то есть причина. Ладно. Пусть так».

Бату благосклонно кивнул в ответ на очередную дерзость посла и миролюбиво заметил:

– Ты говоришь о Руси, я же – об этих землях. Мой славный Субудай-багатур бился с урусами, и по его рассказам я знаю, что вы храбры и сильны. Я тоже убедился в истинности его слов. Эти же люди недостойны иной доли, ибо смирный конь одинаково везет и хозяина, и вора.

– Выходит, Мультек вор? – удивился Пестерь.

Бату осекся. И впрямь он ляпнул что-то не то.

Хоп. Зайдем не с головы, а с гривы.

– А почему ваш каан не приехал ко мне сам? – осведомился он. – Помнится, прошлой зимой я приезжал к нему, и он почтил меня своим гостеприимством. Мне бы хотелось отплатить ему тем же.

– Ты уже заплатил, зазвав к себе двадцать тысяч его воинов, которым никогда не вернуться из гостей, – скорбно ответил посол.

– Когда знаешь, что конь лягается, не стоит лезть к нему с хвоста, – невозмутимо пожал плечами Бату. – Я бы не стал их убивать, но они не захотели покорно склонить свои головы. Что же мне оставалось делать? – развел он руками.

– Склонить для того, чтобы твоим воинам было удобнее их рубить? – не удержался от издевки посол.

– Для того, чтобы остаться в живых! – И раздражение вновь охватило Бату.

«Нет, он все-таки слишком дерзок, чтобы дожить до сегодняшней ночи», – подумал хан и вопросительно посмотрел на ближайшего к Пестерю тур-хауда.

Воин впился в лицо Бату, силясь понять, что от него хотят.

«Ты готов?» – вопрошал ханский взгляд.

Повинуясь ему, охранник еле заметно, на вершок, не больше, вытянул саблю из ножен, но тут Вату вновь перевел взгляд на посла, желая кое о чем спросить его перед смертью, и рука турхауда вновь замедлила ход.

– Ты не ответил на мой вопрос, – упрекнул Вату. – Я опечален, что не вижу твоего каана в своей юрте. Он испугался приехать ко мне?

– Он слишком занят, – ответил Пестерь.

– Чем же? – полюбопытствовал хан.

– Сбирает своих слуг для пира в твою честь и готовит достойные яства для твоего угощения. Его воины уже повеселились за твоим столом, теперь пришел и его черед угостить твоих.

– А почему он так уверен в том, что я поеду к нему в такую даль? До его града даже отсюда столько же конных переходов, сколько пальцев у человека на руках и ногах. К тому же в ваших лесах моим воинам легко заблудиться.

– Напрасно ты думаешь, что он, узнав о дорогих гостях, не выехал к ним поближе, – заметил Пестерь.

– Стало быть, он рядом? – невинно спросил хан.

– Из Нижнего Новгорода путь сюда не столь уж и далек, – пояснил посол и сразу же, еще до увесистого тычка в бок, полученного от старого боярина, осекся, поняв, что сморозил лишнее, – ни к чему этой узкоглазой образине знать, где находится государь и чем он занимается.

От осознания собственной ошибки лицо его мгновенно заполыхало кумачом, и он, не зная, как исправить упущение, ляпнул:

– Я хотел сказать, что государь придет, когда сам изволит, то есть захочет прийти, то есть… – и смолк, поняв, что окончательно запутался.

Развеселившись, Бату бросил совсем иной взгляд на турхауда, до сих пор стоявшего в нерешительности, и для надежности чуточку, совсем легонько, мотнул головой в знак отрицания, после чего послушный охранник вновь утопил саблю в ножны и застыл в ожидании дальнейших повелений.

– Что ж, – развел руками хан. – Коли так, то мне надо поспешить с вашим угощением. Иначе получится, будто я намеренно задержал вас до самого прибытия каана, – и хлопнул в ладоши.

Честно признаться, не у одного Ожига Станятовича екнуло в сердце от этого хлопка, который мог означать что угодно – от вынесения смертного приговора до приглашения на честной пир. На деле же сигнал хана оказался совсем безобидным. Во всяком случае, мгновенной беды не приключилось.

Вошедшие слуги молча, но весьма красноречиво предложили гостям удалиться, хотя взашей их не толкали и более того – вежливо проводили до шатра, разбитого к тому времени русичами из числа охраны.

Шатров было пять. Один предназначался для посольства, а четыре – для охранников, хотя случись что – и навряд ли они сумели бы помочь. Не могут четыре десятка воинов противостоять многим туменам.

Бату же, незамедлительно вызвав гонцов, прибывших от Бурунчи, повелел им гнать коней во весь опор, чтобы как можно раньше отвезти темнику повеление о новом сроке явки в его стан. Потом он повернулся к Субудаю, дабы обсудить с ним то, что удалось узнать от болтливого посла урусов, который, сам того не подозревая, выдал очень многое.

Учитывая местонахождение Константина и его полков, хану становилось понятным не только то, что царь намеревается делать дальше, но и кое-что еще, причем не менее важное. Получалось, что Константин не знает о том, что сейчас силы монголов разделились надвое, и даже не подозревает, какая страшная угроза нависла над его стольным городом.

«Не иначе, после того как мои люди разрушили оберег урусов, их каан совсем потерял голову», – злорадно подумал Бату.

Это была приятная новость. Упоительнее открытой битвы, даже если она мудро задумана, может быть только погоня за отступающим врагом, особенно когда это отступление все больше и больше напоминает бегство. Но это означало и то, что каан оставил свою столицу незащищенной, со слабеньким гарнизоном.