Сокол против кречета - Страница 106

106

– Отлупит мать-то, если узнает? – заметил Константин.

– Она?! Да меня маманя пальцем никогда не трогала! – возмутился Истислав. – Она у меня знаешь какая добрая?! Ой, да вон и она!

Милена в это время, стоя у крыльца какой-то лачужки, снимала с коромысла две деревянные бадейки с водой. Неприязненное чувство к простой бабе, ухитрившейся соблазнить его сына, у Константина к тому времени прошло, так что смотрел он на нее без какой бы то ни было вражды.

К тому же женщина ему понравилась. Спокойное округлое лицо, добрые глаза, волосы, аккуратно спрятанные под кику, – все в ней дышало каким-то спокойствием и умиротворением.

А вот жила она бедновато. Ветхая избушка выглядела не просто убого – дышала на ладан. Казалось, обопрись о бревенчатый угол плечом, и она тут же рухнет, рассыпавшись на трухлявые бревна.

«Гривенки-то у нее были – батюшка пред отъездом оставил, – вспомнились ему слова Истислава, сказанные по пути. – Только дед сильно хворал, вот они все и ушли на знахарок. Опять же тетка у меня малая вовсе, и уй тож годами не вышел, а старший брательник маманин воротился из-под Медвежьего урочища и вовсе плохой. Нынче-то оклемался, да все едино – не работник он покамест. Вот и выходит, что ей одной за всех горб гнуть надобно. Такой вот жеребий выпал».

По одежде Милены было ясно, что судьба действительно не баловала женщину. Все чистенькое, опрятное, но латаное-перелатаное. На одном сарафане можно было насчитать не меньше десятка разноцветных заплаток.

По-прежнему осторожно присматриваясь и не торопясь выдавать себя, Константин завел речь о заказе. Ми лена охотно согласилась, но, узнав, что у заказчика нет даже самой рубахи, которую надо расшить, замялась.

– Ежели покупать надобно, то мне бы вперед немного, – несмело попросила она.

За работу женщина затребовала недорого, можно даже сказать – дешево. Немного подумав, Константин попросил ее управиться побыстрее, денька за три. И опять Милена удивила его, увеличив цену совсем чуть-чуть, строго на стоимость свечей, которые ей придется жечь ночью, чтобы управиться ко времени.

– Так не пойдет, – заметил Константин. – Глаза устанут, опять же дорога ложка к обеду, а за дорогую ложку и платить надо иначе. Словом, вдвое отдам, коли управишься.

Уезжая, он заговорщически подмигнул Истиславу, мол, помню и молчу, на что тот, прижавшись к матери, благодарно улыбнулся в ответ.

Через три дня Константин вновь стоял возле убогой лачуги. Телохранителей он взял прежних, чтобы Милена чего не заподозрила, хотя была не их очередь. Он еще не знал, что будет делать дальше и о чем говорить с ней, но все разрешилось само собой, едва государь взглянул на свой заказ.

На красной рубахе спереди жарким пламенем горело желтое солнце, а на его фоне гордо вздымал крылья белый сокол Рюриковичей, цепко сжимая в когтях прямой русский меч. Словом, вышивка как две капли воды напоминала изображение на государевых стягах. А вот на рубахах синего цвета для телохранителей сокола не имелось, хотя сама вышивка тоже была знатная, с выдумкой и несомненным вкусом.

– Не по чину твоим людям будет, – пояснила Милена причину различий, не дожидаясь вопроса. – Такое токмо тебе нашивать, государь-батюшка.

– Как же ты разглядела, глазастая? – подивился польщенный Константин.

– Да понять нетрудно, – лукаво улыбнулась Милена. – За кем же еще на Руси ратники следовать могут? Опять же брат мой тебя в оконце узрел. Правда, лишь перед самым твоим отъездом, так что даже поздоровкаться не успел, но меня известил.

А вот гривны за этот труд она брать отказалась. Наотрез. За две рубахи для дружинников взяла, а за эту – нет.

– Коли ты и впрямь желаешь уплатить, государь, то заставь прикусить языки тех поганцев, кои о Святозаре – твоем сыне и моем венчанном супруге, лжу погану распускают. Тогда и в расчете со мной будешь.

– Сама ведаешь, что тут я не в силах, – сконфуженно развел руками Константин. – К тому же нет дыма без огня. Есть люди, которые собственными глазами видели, как он на пиру с басурманами гулял и как врата у Яика открыть повелел, а когда поганые народ христианский резать принялись, смеялся весело.

– Да брешут они, как мерины сивые! – воскликнула женщина.

– Знала бы ты этих видоков, так тоже поверила бы, – угрюмо произнес Константин. – А теперь что сделаешь. Добрая слава на вратах весит, а дурная – по белу свету бежит. Думаешь, у меня сердце кровью не обливается, когда мои люди доносят о том, как его в народе величают?! – И горько усмехнулся. – Это раньше он в Святозарах ходил, а ныне его и Иудой, и Каином, и Святополком Окаянным прозывают. Гусляры уже такое наплели – хоть за голову хватайся. Не слыхала?

– Вот еще! И слушать не желаю! – строго поджала губы женщина.

– А что ты там про венчание-то говорила? – уточнил Константин. – Насколько я помню, Святозар, после того как благословение у меня испросил, из Оренбурга никуда не уезжал. Когда это вы успели?

– Да в Угличе, – просто ответила Милена. – Приезжал он с тех рубежей как-то, вот и утянул под венец.

– Утянул, – усмехнулся Константин. – Будто бы ты сама не хотела.

– Без благословения – нет! – резко мотнула головой Милена, и Константин почему-то поверил ей. – Да уж больно горячо он уверял, что не устоит государь супротив сыновней просьбишки. А чтоб никто тебе до поры до времени не донес, мы с родней сразу после венчания сюда перебрались. Святозар-то, касатик мой, всю дорогу уверял, что батюшка-де век гневаться не станет, сменит его на милость, да, видать, не успел, – вздохнула она.

«То-то он, приехав на побывку, сразу в Углич подался, – припомнил Константин. – Теперь понятно зачем».

106