Сокол против кречета - Страница 111


К оглавлению

111

К тому же отсутствовал и верховный воевода князь Вячеслав Михайлович – правая рука императора, который поутру был в тереме, как некоторые ревнители старины величали императорский дворец, но потом где-то затерялся.

И ведь не было не только единственного человека, которого властитель Руси – неслыханное раньше дело – за величайшие заслуги одарил княжеским титулом. Отсутствовал в просторной зале и еще один, которого за глаза, а придворные льстецы подчас и в глаза, говоря между собой в его присутствии, да так, чтобы он слышал, называли Константином Вторым. И тут неясно. Было доподлинно известно, что старший правнук императора и наследник его престола находится во дворце, но почему его до сих пор здесь нет – неведомо.

Зато меж собравшимися сидел редкий гость – Осман Эрторгулович, который две недели назад зачем-то прибыл из своих степей, да так и остался гостить у Константина Владимировича. Он не был членом совета, но присутствовал. Очевидно, был приглашен.

Рядом с ним тихо сидел еще один человек, ликом почти мальчишка. О нем и вовсе разговор особый. Хоть он и был внуком императора, но – как бы это повежливее сказать? – с родителями у парня оказия, а ежели впрямую молвить – вовсе худо.

Мать из какого-то селища родом, дочка смерда простого. Но это еще куда ни шло. Таких в зале и без него немало, почитай, поболе половины. Но вот батюшка его хоть и князь, да такой, что… Словом, Святозаров отпрыск это. Да-да, того самого Святозара, о котором и вспоминать-то негоже.

Конечно, сын за отца не в ответе. Об этом и сам государь не раз говорил. Но народная молва по-своему судит. «Яблочко от яблоньки…» – шептали люди. Святозар-то князь тоже и ликом был пригож, и удал, и умишком господь одарил, не обидел, ан вон что учудил. Потому, когда на Истислава указывали, то на вопрос: «А чей сынок-то?» – чаще отвечали, поминая не отца, а мать – Миленин он.

Почто его ныне сам государь сюда призвал – неведомо, а Истислава спросить – так, может, он и сам того не знает. По виду же его и вовсе ничего не поймешь – сидит скромно, глаза долу потуплены, в смущении, стало быть, пребывает. Чай редко ему доводится в тереме у деда бывать. Хотя нет, совсем недавно, когда государь занедужил, встречали его в нем, но одно дело – болезного Константина Воло-димеровича навестить, яко родича своего, и совсем иное – в зале этой очутиться.

Так это что ж получается? Никак снял остуду со своего сердца на непутевого сына наш государь? К чему бы оно? Говорят, что человек перед своим смертным часом… Неужто и впрямь все так худо?! Ох, не дай господь!

Ну да хватит о том, потому как наконец-то появился престолонаследник Константин Николич, да не один, а вместе с патриархом. Вот только вышли они не из тех дверей, через которые обычно сюда проходят, а из других, что с верхних покоев императора в залу ведет. Хорошо, если духовный владыка всея Руси причастил Константина Владимировича, а ну как соборовал? И как тут не тревожиться, скажите на милость?!

Да и ступает патриарх тяжело, точь-в-точь как почивший в бозе владыка Мефодий. Но тому восемь десятков было – годы, а этот молодой еще. Не зря в народе говорят, что иная беда тяжелее прожитых лет к земле давит. Беда же у него ныне только одна может быть. Вот и думай тут, терзайся в догадках.

Да мало того. Вопреки обыкновению, Иоанн занял не свое скромное кресло в середине всех прочих, кое облюбовал себе еще три десятка лет назад владыка Мефодий, а прошел гораздо далее, к тронному. Чуть постояв близ него в нерешительности, он властно поднял руку, призывая всех присутствующих к вниманию. Такого тоже никогда не бывало ранее. Да и жестом этим пользовался только сам император.

В наступившей тишине Иоанн I негромко произнес:

– Государь ныне занемог, однако обещал сойти позднее, повелев начинать без него. Пока же его нет, править делами заповедал своему наследнику Константину Николаичу, – и патриарх указал царевичу на пустующее кресло императора.

Тот несколько помедлил, но затем, словно решившись, как-то неловко, боком, протиснулся и даже не уселся, а скорее плюхнулся в него. В иное время это вызвало бы сдержанные улыбки недоброжелателей, искусно прячущиеся в усах и бороде, но только не теперь. Какая разница, как он сел, гораздо важнее – куда.

И до этого дня в последние годы бывало, что в случаях, когда государь отсутствовал, его правнук, а иногда внук Вячеслав вели совет, но никогда еще они не занимали императорского кресла с высоким подголовником, украшенным причудливой резьбой. Кресло стояло на небольшом возвышении, и сверкающий золотом герб на подголовнике указывал, что сесть на него вправе только сам властитель всея Руси.

Значит, не просто занемог император. Значит – пришло его время. Да и то взять – сколь лет уже он сидит на престоле – как бы не четыре десятка. Хотя точно. Ежели подсчитать, то так оно и выходит – с зимы одна тысяча двести двадцать второго года и по нынешнюю, что уже миновала. Эх, годы, годы. Когда вы успели пролететь белокрылыми птицами и куда?

И чуть ли не все сидящие за длинным дубовым столом посмотрели на царевича совсем другими глазами. Если раньше, когда он вел совет, несогласные в чем-либо успокаивали себя мыслью, что вот вернется государь, выслушает, поймет и переиначит, то теперь надо думать о том, как жить именно с этим, который сейчас так неловко уселся на престол, потому что другого уже не будет.

Страшно-то как, господи…

«С другой стороны взять, – размышляли многие из сидящих, – ежели самим выбирать, так изо всех наследников, пожалуй, лучшего и не сыскать. Возрастом разве что не вышел. Двадцать три годка для правителя такой державы – маловато будет… Не погорячился ли Константин Володимерович со своим выбором? Все-таки в этом царевич своему стрыю Вячеславу уступает, и сильно уступает. Да и не только ему одному, но и прочим Святославичам.

111